<...> постепенно любой стиль (хотя постмодернизм это стиль не какого-то конкретного искусства, а искусства в целом и даже жизни в целом) — всё приедается. А главным образом то, что провисает в этом случае, — это, безусловно, потеря художникам своей авторизации, господствующая анонимность. То есть, если мир, который ты создаешь, устроен так, что тексты ссылаются на тексты, а произведение на произведение и практически нет прямых референтов, — в конечном счете у всех участников этого шоу, этого зрелища, этого процесса, — возникает ощущение какой-то определенной скуки, недоумения и как бы некой несерьёзности, потому что нет такой игры, которая бы не наскучила. Тем более игра, где так малы ставки!
Вот это тоже то, что губит постмодернизм в самом начале. Слишком уж мала ставка, слишком уж защищен и сохранен художник. А мы знаем ещё по Гегелю, кто такой господин — [тот] кто рискует поставить жизнь на кон. Поставить на кон жизнь, хотя бы репутацию! Хотя бы... хотя бы момент твоего честного замысла! В условиях постмодернистской автореференции это невозможно.
Само искусство, безусловно, выступает наследником священнодействия, наследником великой сакральности и, безусловно, несет в себе эту магическую силу — пусть преломленную, пусть ослабевшую, пусть даже концентрация этой магической руды далеко не так велика. Но, тем не менее, художник ее несет, и он в своем, как бы сказать, в каком-то аутентичном способе бытия всё равно отчасти является жрецом, демиургом, отвечающим за свой мир. То есть, по большому счету, — он готов к высокой ставке. Он готов к тому, что его примут всерьёз. И если мир его обрушится, — ну что же, значит так тому и быть. А если устоит?! А если это именно ты своей авторизацией, своей высокой ставкой, своей как бы полностью авансированной жизнью одержал победу, — то честь тебе и хвала!
Именно это обстоятельство было напрочь отключено постмодернизмом, поскольку… — как бы ничто не всерьёз. То есть и понятно, кто поэтому был определяющим участником этой игры. С одной стороны — университетские преподаватели, с другой стороны — эти пресловутые галереисты, котировщики, артмейкеры: некая загадочная среда, которая тоже сама по себе была посредником, оценочной инстанцией, то есть своего рода жюри в этой игре, которая определяла ее загадочные правила.
И, собственно, казалось, что наконец-то одержана победа, что наконец-то постмодернизм смог обратить искусство в совсем уж управляемое символическое, откуда полностью дистанцировано жертвенное начало, откуда исключён автотравматизм, исключено отождествление искусства и судьбы и другие обстоятельства, сопровождавшие бытие художника на протяжении веков и определяющие художника сущностно.
© Александр Секацкий, «Постмодернизм и то, что за ним (
https://youtu.be/SqVfi9ArMVc?t=939)» (2017)